Неточные совпадения
Вот уже полтора
месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч
ушел на охоту… я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнце сквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблет ставни… Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Месяца три назад хозяйственные дела молодой матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина
ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком.
Она
ушла во флигель, оставив Самгина довольным тем, что дело по опеке откладывается на неопределенное время. Так оно и было, — протекли два
месяца — Марина ни словом не напоминала о племяннике.
—
Уйди, милый! Не бойся… на третьем
месяце… не опасно, — шептала она, стуча зубами. — Мне нужно раздеться. Принеси воды… самовар принеси. Только — не буди Анфимьевну… ужасно стыдно, если она…
Он чувствовал, что и его здоровый организм не устоит, если продлятся еще
месяцы этого напряжения ума, воли, нерв. Он понял, — что было чуждо ему доселе, — как тратятся силы в этих скрытых от глаз борьбах души со страстью, как ложатся на сердце неизлечимые раны без крови, но порождают стоны, как
уходит и жизнь.
— Водки! — передразнил Опенкин, — с
месяц ее не видал, забыл, чем пахнет. Ей-богу, матушка! — обратился он к бабушке, — вчера у Горошкина насильно заставляли: бросил все, без шапки
ушел!
Месяц назад, то есть за
месяц до девятнадцатого сентября, я, в Москве, порешил отказаться от них всех и
уйти в свою идею уже окончательно.
Часа в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три
месяца в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября
ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной цепи разбудили меня. Я вышел в ту минуту, когда мы выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
Ждем судов наших и начинаем тревожиться. Ну, пусть транспорт медлит за противным NO муссоном, лавируя миль по двадцати в сутки, а шкуна? Вот уж два
месяца, как
ушла; а ей сказано, чтоб долее семи недель не быть. Делают разные предположения.
Вообще зима как-то не к лицу здешним местам, как не к лицу нашей родине лето. Небо голубое, с тропическим колоритом, так и млеет над головой; зелень свежа; многие цветы ни за что не соглашаются завянуть. И всего продолжается холод один какой-нибудь
месяц, много — шесть недель. Зима не успевает воцариться и, ничего не сделав,
уходит.
— Эта поездка отнимет у меня самое большее
месяц времени, — продолжал Привалов, чувствуя, как почва
уходила из-под его ног.
Впоследствии Федор Павлович клятвенно уверял, что тогда и он вместе со всеми
ушел; может быть, так именно и было, никто этого не знает наверно и никогда не знал, но
месяцев через пять или шесть все в городе заговорили с искренним и чрезвычайным негодованием о том, что Лизавета ходит беременная, спрашивали и доискивались: чей грех, кто обидчик?
— А вот как, Верочка. Теперь уж конец апреля. В начале июля кончатся мои работы по Академии, — их надо кончить, чтобы можно было нам жить. Тогда ты и
уйдешь из подвала. Только
месяца три потерпи еще, даже меньше. Ты
уйдешь. Я получу должность врача. Жалованье небольшое; но так и быть, буду иметь несколько практики, — насколько будет необходимо, — и будем жить.
С этими словами она выбежала из девичьей и нажаловалась матушке. Произошел целый погром. Матушка требовала, чтоб Аннушку немедленно
услали в Уголок, и даже грозилась отправить туда же самих тетенек-сестриц. Но благодаря вмешательству отца дело кончилось криком и угрозами. Он тоже не похвалил Аннушку, но ограничился тем, что поставил ее в столовой во время обеда на колени. Сверх того, целый
месяц ее «за наказание» не пускали в девичью и носили пищу наверх.
Тихо светит по всему миру: то
месяц показался из-за горы. Будто дамасскою дорого́ю и белою, как снег, кисеею покрыл он гористый берег Днепра, и тень
ушла еще далее в чащу сосен.
— Это ты загадку загадываешь, мил человек? Ах, дурашка, дурашка! Никуда ты не
уйдешь, потому как я на тебя зарок положил великий, и при этом задаток четыре недели на
месяц ты уж получил вперед сполна…
Аня(задумчиво). Шесть лет тому назад умер отец, через
месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик. Мама не перенесла,
ушла,
ушла без оглядки… (Вздрагивает.) Как я ее понимаю, если бы она знала!
Существует опасение, что школьные учителя, если их когда-нибудь назначат на Сахалин и дадут им обычные 20–25 р. в
месяц, непременно
уйдут в надзиратели.
Если сегодня не удалось
уйти из тюрьмы через открытые ворота, то завтра можно будет бежать из тайги, когда выйдут на работу 20–30 человек под надзором одного солдата; кто не бежал из тайги, тот подождет месяц-другой, когда отдадут к какому-нибудь чиновнику в прислуги или к поселенцу в работники.
Относительно сторонних заработков, как увидит ниже читатель, южный сахалинец поставлен далеко не в такое безвыходное положение, как северный; при желании он находит себе заработок, по крайней мере в весенние и летние
месяцы, но корсаковцев это мало касается, так как на заработки они
уходят очень редко и, как истые горожане, живут на неопределенные средства, — неопределенные в смысле их случайности и непостоянства.
Сонная вода густо и лениво колыхалась под его ногами, мелодично хлюпая о землю, а
месяц отражался в ее зыбкой поверхности дрожащим столбом, и казалось, что это миллионы серебряных рыбок плещутся на воде,
уходя узкой дорожкой к дальнему берегу, темному, молчаливому и пустынному.
Так я, верь не верь, после того целый
месяц из дому боялся
уйти: приедет, думаю, обесчествует.
Чем дальше
уходили мы от дома, тем глуше и мертвее становилось вокруг. Ночное небо, бездонно углубленное тьмой, словно навсегда спрятало
месяц и звезды. Выкатилась откуда-то собака, остановилась против нас и зарычала, во тьме блестят ее глаза; я трусливо прижался к бабушке.
Невольно сравнивая эти несколько кратких
месяцев со всей длинной, серой полосой прошлого, он ясно видел, что постоялка вывела его из прежней, безразличной жизни в углу, поставила на какой-то порог и —
ушла, встряхнув его душу, обеспокоив его навсегда.
Нет, брат, дельного малого сразу узнаешь; я сначала сам было подумал: «Кажется, не глуп; может, будет путь; ну, не привык к службе, обойдется, привыкнет», — а теперь три
месяца всякий день ходит и со всякой дрянью носится, горячится, точно отца родного, прости господи, режут, а он спасает, — ну, куда
уйдешь с этим?
— Ежели бы я вашей снохой была, я
ушла бы на второй
месяц…
Эти разговоры в переводе обозначали: денег нужно, милейший Гордей Евстратыч. Но Гордей Евстратыч уперся как бык, потому что от его капитала осталось всего тысяч десять наличными да лавка с панским товаром, — остальное все в несколько
месяцев ушло на кабаки, точно это было какое-то чудовище, пожиравшее брагинские деньги с ненасытной прожорливостью.
Но через несколько
месяцев отец
ушел к инженеру, а я очутился в железнодорожной школе… а через год я уже был в земледельческом училище, потому что отец поступил к председателю земской управы.
Понял. Аметистов исчезает. Херувим
уходит за занавеску. За сценой буйно и весело, под рояль, поют «Светит
месяц».
Раз — это еще в деревне было — застала я его в саду с одною дамой, и
ушла я…
ушла, куда глаза мои глядят, и не знаю, как очутилась на паперти, упала на колени: «Царица, говорю, небесная!» А на дворе ночь,
месяц светит…
Астров. Я сегодня ничего не ел, только пил. У вашего отца тяжелый характер. (Достает из буфета бутылку.) Можно? (Выпивает рюмку.) Здесь никого нет, и можно говорить прямо. Знаете, мне кажется, что в вашем доме я не выжил бы одного
месяца, задохнулся бы в этом воздухе… Ваш отец, который весь
ушел в свою подагру и в книги, дядя Ваня со своею хандрой, ваша бабушка, наконец, ваша мачеха…
И я
уходил к себе. Так мы прожили
месяц. В один пасмурный полдень, когда оба мы стояли у окна в моем номере и молча глядели на тучи, которые надвигались с моря, и на посиневший канал и ожидали, что сейчас хлынет дождь, и когда уж узкая, густая полоса дождя, как марля, закрыла взморье, нам обоим вдруг стало скучно. В тот же день мы уехали во Флоренцию.
Но ему стало неловко и даже смешно при мысли о том, как легко ему жениться. Можно завтра же сказать крестному, чтоб он сватал невесту, и —
месяца не пройдет, как уже в доме вместе с ним будет жить женщина. И день и ночь будет около него. Скажет он ей: «Пойдем гулять!» — и она пойдет… Скажет: «Пойдем спать!» — тоже пойдет… Захочется ей целовать его — и она будет целовать, если бы он и не хотел этого. А сказать ей «не хочу,
уйди!» — она обидится…
В тот самый день, ниццскими событиями которого заключена вторая часть нашего романа, именно накануне св. Сусанны, что в Петербурге приходилось, если не ошибаюсь, около конца пыльного и неприятного
месяца июля, Анне Михайловне было уж как-то особенно, как перед пропастью, тяжело и скучно. Целый день у нее валилась из рук работа, и едва-едва она дождалась вечера и
ушла посидеть в свою полутемную комнату. На дворе было около десяти часов.
Поживя
месяц в Петербурге, Долинский чувствовал, что, действительно, нужно собрать всю волю и
уйти от людей, с которыми жизнь мука, а не спокойный труд и не праздник.
— С нею уже бывало нечто подобное, — рассказывал он мне про Машу. — Она раз вообразила себя оперною певицей и
ушла от меня; я искал ее два
месяца и, любезнейший, на одни телеграммы истратил тысячу рублей.
Причина, его останавливавшая в этом случае, была очень проста: он находил, что у него нет приличного платья на то, чтобы явиться к княгине, и все это время занят был изготовлением себе нового туалета; недели три, по крайней мере, у него
ушло на то, что он обдумывал, как и где бы ему добыть на сей предмет денег, так как жалованья он всего только получал сто рублей в
месяц, которые проживал до последней копейки; оставалось поэтому одно средство: заказать себе у какого-нибудь известного портного платье в долг; но Миклаков никогда и ни у кого ничего не занимал.
По выходе из училища, дочь объявила матери, что она ничем не будет ее стеснять и
уйдет в гувернантки, и действительно
ушла; но через
месяц же возвратилась к ней снова, говоря, что частных мест она больше брать не будет, потому что в этом положении надобно сделаться или рабою, служанкою какой-нибудь госпожи, или предметом страсти какого-нибудь господина, а что она приищет себе лучше казенное или общественное место и будет на нем работать.
— Помните ли, сударь,
месяца два назад, как я вывихнул ногу — вот, как по милости вашей прометались все собаки и русак
ушел? Ах, батюшка Владимир Сергеич, какое зло тогда меня взяло!.. Поставил родного в чистое поле, а вы… Ну, уж честил же я вас — не погневайтесь!..
Костик еще боялся, что капитала не вернет, и как вырвал его, так три дня пил с радости, а через
месяц отпросился у барина на оброк и
ушел в Киев.
И через полтора
месяца он
ушел у меня из больницы живой.
Теперь сейчас и конец. Ровно год тому, в мае
месяце, жилец к нам приходит и говорит бабушке, что он выхлопотал здесь совсем свое дело и что должно ему опять уехать на год в Москву. Я как услышала, побледнела и упала на стул, как мертвая. Бабушка ничего не заметила, а он, объявив, что уезжает от нас, откланялся нам и
ушел.
За сим три
месяца заключения Бенни окончились, и русские жандармы отвезли его на ту самую пограничную с Пруссиею станцию, откуда сибирский купец советовал ему
уходить назад, чтобы сберечь свою жизнь, может быть, на гораздо более дельное употребление, чем то, которое этот «натурализованный английский субъект» сделал из нее, взяв на себя непосильный труд научить Чичиковых и Ноздревых «любить ближнего, как самого себя».
У нас действительно была свадьба. Случилась она уже в самом конце нашего
месяца, и надо предположить, что на нее
ушли самые последние подонки моих ста тысяч франков; тем дело и кончилось; то есть тем наш
месяц кончился, и я после этого формально вышел в отставку.
В эпоху предпринятого мною рассказа у девицы Замшевой постояльцами были: какой-то малоросс, человек еще молодой, который первоначально всякий день куда-то
уходил, но вот уже другой
месяц сидел все или, точнее сказать, лежал дома, хотя и был совершенно здоров, за что Татьяной Ивановной и прозван был сибаритом; другие постояльцы: музыкант, старый помещик, две неопределенные личности, танцевальный учитель, с полгода болевший какою-то хроническою болезнью, и, наконец, молодой помещик Хозаров.
Глядишь, через
месяц опять
уйдет из дому, напьется, дня два пропадает.
— Мы с вами вот как сделаем лучше. Нате вам четвертушку бумаги, а здесь, в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что-нибудь особенно интересное, а потом закройте бумагой и прижмите по углам кнопками. Я даю вам честное слово, честное слово писателя, что в продолжение двух
месяцев я не притронусь к этой бумажке и не буду глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пишите. Я нарочно
уйду, чтобы вам не мешать.
Прошло еще сколько-то времени.
Месяц совсем
ушел уже с неба, и последние отблески угасли на самых высоких деревьях. Все на земле и на небе, казалось, заснуло самым крепким сном, нигде не слышно было ни одного звука, только еврей тихо плакал, приговаривая...
Ей хотелось
уйти подальше от дома, посидеть в тени и отдохнуть на мыслях о ребенке, который должен был родиться у нее
месяца через два.
— Отдал Ивану телку… шести
месяцев. Я говорю: «Ты это, Пётра Иванович, зачем телку отдал?» — «Да ведь у него, говорит, нет, а у нас три». — «Хорошо, я говорю. Пущай же у нас три. Мы наживали… Он себе наживи!» Сердится! «Ты, говорит, мужик, значит, хресьянин. Должон, говорит, понимать». — «Ну, я говорю, ты, Пётра Иванович, ученый человек, а я телку отдавать не согласен…» —
Ушел от него… К князю в работники нанялся…